Любовь и Рим [= По воле рока ] - Лора Бекитт

– Тогда поторопимся – нам ведь надо о многом поговорить.

Они не сговариваясь повернули назад и стали спускаться вниз.

– Где ты меня видела? – спросил Гай.

Ливия ответила, и он кивнул:

– Да, это мог быть я. Я живу на той улице.

– Меня смутила твоя одежда.

Хотя Гай продолжал улыбаться, в его темных глазах блеснуло что-то острое.

– Я больше не римлянин, Ливия.

Она удивилась:

– Разве ты можешь стать кем-то другим?

Он передернул плечами:

– Наверное, нет, но… Я не хочу об этом говорить. Все равно теперь у меня иная жизнь.

Ливия помолчала. Потом спросила:

– Как же ты живешь?

– Читаю лекции в риторской школе. Летом занятий нет, так что сейчас у меня мало работы: два-три ученика, которым не все удавалось в году, да еще готовлю нескольких к поступлению в школу. Жду осени. Знаешь, вообще мне нравится: я имею дело с тем, что понимаю и люблю, – с поэзией, философией. Платят, конечно, немного, но нам хватает.

Ливия заметила это «нам», но подумала, что Гай оговорился.

– И ты намерен так жить всегда? – рискнула спросить Ливия.

– Не знаю. Одно могу сказать совершенно ясно и твердо: я никогда не вернусь в Рим.

Они сошли с холма и остановились. Ливия смотрела в напряженное лицо Гая с большими, пристально глядящими, словно бы не только на нее, но и куда-то вглубь себя глазами. Он был таким всегда. И в то же время в чем-то сильно изменился. Ливий почудилось, часть того, что сближало их, порою делая единым целым, исчезло. Что было повинно в этом? Время? Они сами? Или что-то еще?

– Я не такой, как ты, – прибавил он. – Едва ты соприкасаешься с надеждой, как в тебе возрождаются внутренние силы. А мне понадобится много времени. Может, и жизни не хватит. И все-таки сейчас я доволен: я не один, не сам по себе, я – часть чего-то общего. Наверное, это необходимо почувствовать, чтобы обрести какую-то мудрость. А теперь вот встретил тебя – чего мне еще желать?

Ливия прислушалась: нет, в его словах не было иронии. Гай оглянулся:

– Куда бы нам пойти? На берег моря? У тебя есть время? У нее совсем не было времени, однако Ливия согласно кивнула. Она последовала бы за ним хоть куда, даже в подземное царство: сейчас мгновенья их внезапной, чудесной встречи в ее глазах имели ценность, равную всей как будущей, так и прожитой жизни.

Они спустились по желтой, словно пролитый мед, сверкающей от солнца Пирейской дороге, миновали порт и долго пробирались между шершавых от соли, горячих камней, отыскивая уединенное местечко.

Ливия почти сразу села на гальку и смотрела на мелькавшие меж поросших водорослями черных камней пенные волны и тянущиеся вдаль причудливые очертания берега. Пахло морской солью, иногда до лица долетали колючие брызги.

Гай продолжал стоять, его глаза были прищурены от солнца, сандалии тонули во влажном песке, а ветер трепал концы пропущенного под правой рукой гиматия. Его лицо сохранило свою красоту, но это было лицо уже не юноши, а мужчины, и Ливия замечала в нем много такого, чего не видела прежде: какую-то странную невозмутимость, даже жесткость. Теперь, когда Гай думал или просто молчал, его взгляд словно бы источал темную силу, природу которой Ливия не могла понять.

– С кем ты приехала? – спросил он.

– С Луцием и Асконией, – сказала Ливия и, подумав, прибавила: – Я узнала о том, что ты жив, совсем недавно – Юлия сказала.

Гай молчал, глядя вдаль и не меняя позы, тогда молодая женщина промолвила:

– У меня нет никаких оправданий своему поступку.

– Они не нужны. Если ты вернулась к Луцию, значит, просто не могла поступить иначе.

– Могла. Иногда я сама не понимаю, почему это сделала.

– Наверное, ты чувствовала, что так будет лучше. Ливия медленно покачала головой:

– Мне нужно было согласиться уехать с тобой в день похорон Цезаря.

– Вспомни, что я ответил, когда ты пришла ко мне еще до свадьбы с Луцием и просила увезти тебя из Рима? Я дорого заплатил за свою ошибку. Вероятно, боги бывают справедливы, когда не щадят тех, кто безжалостен к чувствам других людей.

Ливия встала, подошла к нему, легко ступая по камням, и заглянула в лицо.

– Если б только я была свободна, как в юности, то ушла бы с тобой не глядя, без сожаления бросила бы Рим и всю эту жизнь…

– Беда в том, что мы никогда не бываем полностью свободны, Ливия. Я тоже связан, конечно, не так сильно, как ты, но все же…

В ее глазах был вопрос и – предчувствие нового удара.

– У меня есть жена, – сказал Гай.

Если б холм Акрополя вдруг начал разваливаться на части прямо на ее глазах, она не изумилась бы так сильно.

– О нет! – Гай сделал неопределенный жест рукой. – Ее невозможно сравнивать с тобой! Простая греческая девушка, она не умеет читать, не говорит по-латыни. Она согласилась бы жить со мной и так, будучи моей рабыней. Но я дал ей свободу и женился на ней.

– Почему?! – вырвалось у Ливий.

– Таковы мои представления о порядочности. Хотя не только поэтому. Говорят, жизнь загорается от жизни: в то время я очень нуждался в ком-то, а она так любила меня… Потом знаешь… недавно я купил ей новую одежду и украшения, и она так обрадовалась, что я почувствовал себя почти счастливым. Притом, что мне хорошо известно: я буду нужен ей даже совсем нищим…

Сердце Ливий сжалось от ревности и горя. «Но ведь рано или поздно она родит тебе детей, и кровь рабыни-гречанки смешается с кровью рода Эмилиев!» – хотелось выкрикнуть ей, но она сдержалась и произнесла угасшим голосом:

– Как тебе удалось добраться до Сицилии?

Гай рассказал обо всем, что случилось с ним за эти годы. Умолчал только о том, что пытался лишить себя жизни.

– Теперь я на многое смотрю по-другому. Наверное, все мы в чем-то равны перед богами. Раньше я этого не понимал. – Он усмехнулся. – Когда-то я считал ниже своего достоинства садиться за один стол с Элиаром и Тарсией, а сам женился на своей вольноотпущеннице. Кстати, как поживает твоя рабыня? И что с Элиаром?

– Он остался жив. Служит в одном из легионов армии Октавиана. А Тарсию я отпустила на свободу. Теперь у нее два приемных сына.

– Вот как? Значит, все хорошо? Я всегда считал, что в лице Элиара Рим теряет хорошего воина. Стало быть, ему удалось скрыть свое прошлое?

– Да. Помог один человек. И потом время было такое: рабы толпами бежали из Италии, всюду грабежи, разбои, война – не всегда разберешь, кто есть кто. – Она говорила безразлично, устало, ее взгляд ускользал – точно что-то в ней вдруг ослабло, порвалась какая-то главная, быть может, слишком сильно натянутая струна.